[indent]  [indent] вдох — (не) выдох. комок в горле и изломанные нервы, до побелевших костяшек на сжатых ладонях. о нем можно говорить, — тихо, до растрескавшихся голосовых связок на январском морозе в середине июля; либо молчать, — громко, под звенящее эхо в другом конце перевернутой вверх дном комнаты. для мина помнить — не чувство. нет. всего лишь привкус разбитых, выношенных губ, на которых так пронзительно и по-детски застыла улыбка следующего по пятам прошлого, готового выброситься в закрытое окно. он бы с радостью изменил себя, но в место этого в его груди звучит затихающая рапсодия жалкому ничтожному миру  и тщетность. он давно перестал поднимать голову в небо, раз за разом продолжая давиться отравленным правдой табачным дымом пресной реальности. он забывал. о нем забывали. а между тем наступило очередное холодное (не) лето, и, один человек вновь оказался прав.  м о л ч и.
[indent]  [indent] мина юнги в пору называть гениальным, только вот он ненавидит это слово так же сильно как презирает эту часть себя, хватаясь холодными пальцами за грудную клетку в объятиях очередного ночного кошмара. он не желает вспоминать о своем прошлом, отзываясь о нем нелестным хлестким осколком разбитого зеркала в ванной и вновь замыкается в себе, закрывая глаза. сбегает. его нет. для него мира нет. для себя он — бог без лица и без имени. для других он — низвергнутый с самых далеких небес грешник с улыбкой самого дьявола. остальное ненужно, чуждо для его понимая, не так уж и важно. он смотрит в глаза практически не моргая, словно испытывает тебя на прочность, исчерчивая в клочья вереницы блуждающих в голове мыслей. д ы ш и.

[indent] [indent] детство юнги по его словам было сносным. 'могло быть и лучше, но так тоже сойдет' - как обычно срывается с поджатых губ и разваливается на части разбиваясь о острые коленки подростка в потертых джинсах. его толстовка давно уже пропахла дешевым табачным дымом и ментолом, смешиваясь с его настоящим ароматом обыденности и черствости. мало кто знает что у него есть младшие брат и сестра, и совсем никто - о родителях, которые были в разводе после нескольких лет судебных тяжб и кучи долгов, которые отчасти легли на худые плечи подростка. еще меньше людей знают о том, как юнги переживал это время, находя себя в музыке, ударяя со всем присущим его возрасту максимализмом по родительским нервам токкатой и фугой рэ минор в стенах музыкального класса. как следствие, - едва законченная школа с далеко не самым лучшим аттестатом и перешептыванием учителей в спину 'ах, такой талант потеряли', 'пойдет по стопам отца', 'бедная мать'. и без того молчаливый юнги еще сильней замкнулся в себе, все больше черствея и покрываясь хитиновым панцирем, становясь синонимом к слову сарказм. из некогда богатого мальчика с уже определенным будущим он превращается в пустое место. ноль.

[indent]  [indent]  юнги после выпуска ни с кем не сближается, пропадая на нескольких работах, чтобы хоть как-то уменьшить долги отца и вздохнуть полной грудью. в ту позднюю очень за окном минус одиннадцать и слепой ветер ударяя под дых, здоровается с восемнадцатилетним парнем воспалением легких. этот момент мин действительно плохо помнит, единственное, что остается в мыслях - голос матери и ее обещание непременно вернуться после выздоровления сына. но она не вернулась, а юнги с того момента имеет доверие только себе, а в лицах практически всех девушек и женщин видит лицо своей матери. маленькая детская травма, разбившая внутренний мир на груду мелких осколков. для юнги больше не было матери. единственное, с чем ему повезло - музыка. имея за плечами маломальское образование музыкальной школы, юнги, которому уже исполнилось двадцать, ища выход, принимается писать музыку по просьбе своего знакомого. 'чем рогатый не шутит' - ему казалось, что вышло буквально плохо, он даже просил не использовать его имя в числе остальных авторов и тогда впервые в воздухе прозвучало '"шуга". не хочу, чтобы хоть кто-то знал'. писал он редко, но деньги, которые оказывались в его кармане грели не только душу, но на самую малость сокращали какие-то не сильно большие долги. самую крупицу. но и этого казалось судьбе было мало - отец, взваливший на плечи сына свои проблемы еще больше впутывается в алкогольную зависимость, зарывая их двоих еще глубже и мин не выдерживает, взрывается, врезаясь кулаком в заросший щетиной подбородок и выплескивает яд резких слов прямо в глаза. ему надоело. он больше так не может. собирает свои вещи, которые умещаются в обычную спортивную сумку, натягивает бейсболку на глаза и сбегает. перебирается подальше от дома и пытается начать все сначала. устраивается в небольшую забегаловку поваром, работая под начальством добродушного старика, который проникнувшись историей юнги (лишь версией) и видя в этом хмуром молодом человеке себя в прошлом, позволяет снимать ему по самой минимальной цене квартиру его сына, который переехал в америку. для юнги все это было странно.

[indent]  [indent] в плане любовных отношений, мин юнги никогда не делал акцент на ориентации, не проявлял особого предпочтения какому-то полу, оставляя за собой возможность встречаться всего лишь на пару часов в ближайшем мотеле, а после вновь исчезать в веренице сеульских крутых поворотов. да, за почти двадцать один год жизни у него не было серьезных отношений, он никогда не влюблялся, но сейчас мин чувствует себя лучше, улыбается даже и позволяет другому человеку полюбить себя, в свою очередь ощущая себя несмышленым ребенком. но он тоже пытается. согревает его аккуратные ладони своим дыханием; кутает щуплые плечи пледом с шлейфом запаха его сигарет и ментола; готовит бесхитростные, но вкусные завтраки, когда он еще прижимается щекой к подушке; по его желанию забирается в старую школу, чтобы сыграть для него отрывки лунной сонаты на стоящем в коридоре фортепиано только потому, что 'ему нравится'. они вместе отмечают день рождение юнги, смеются и чувствуют себя счастливыми, а засыпая в середине ночи, юнги на ухо обещает, что они непременно отправятся к морю. мин чувствует за него сильную ответственность, едва ли не опекает из-за почти шестилетней разницы в возрасте и морщится каждый раз, когда на это ему указывают, пусть и без какой-либо задней мысли. ведь он не такой. он не говорит о любви, о своих чувствах, в ответ на откровения лишь улыбается и касается податливых губ своими. мин юнги был для него первым, но не последним и понимал это, в какой-то момент отпуская и понимая - так для него будет лучше. а что же до самого мина?

[indent]  [indent] через неделю после двадцатипятилетия юнги умирает отец. после очередного запоя, длинной в несколько месяцев, сердце не выдерживает, останавливая свою работу тихо, во сне. юнги об этом узнает от брата, который все же решает сообщить старшему о случившимся трелью телефонного звонка посреди ночи. мин возвращается, беря пару отгулов в соей забегаловке и словно вновь оказывается в своем детстве. бомба замедленного действия взрывается в день похорон, на которые юнги не идет, закрывается в крохотной квартире и разносит ее в пух и прах, разбивая оставшиеся пустые бутылки о стену и кричит разрывая голосовые связки о том, что его отец подлый трус, сбежавший без каких-либо объяснений, становясь в глазах парня ничуть не лучше его матери. он так и не получил слов извинений за свою отравленную жизнь. и уже никогда не получит. казалось, вместе с этим он ненавидел весь мир, ненавидел себя за то, что однажды поступил не лучше, но пальцы в отчаянии набирают по памяти так и не вычеркнутый временем номер. он должен его понять. он нужен ему. 'мне очень жаль, но он подойти не может, он в армии. а вы кто?' - женский голос короткие гудки оборвавшегося по желанию парня звонка. юнги тоже очень жаль. очень.

[indent]  [indent] на смену собственной жалости приходит алкоголь, олицетворение единственного способа сбежать от на сущих проблем и отречься от блуждающих в голове мыслей. незаметно для себя он стал лишком схож со своим отцом, тратя последние деньги на не совсем качественный алкоголь, который нет-нет да и станет причиной отвратительного состояния утром, когда и без того сложный и непростой характер становится хуже. мин вновь погрязает в подработках, только уже необходимых для того, чтобы разобраться со своими долгами и в какой-то момент улавливает, что теряет себя, блуждая впотьмах сеульских ночей. его собственная мелодия блекла в волнах выпитого алкоголя и, впервые, ему стало действительно страшно. мин юнги так отчаянно желал запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда, что едва не упустил его, буквально отшвыривая от себя практически полную бутылку пива. 'смотри что ты делаешь' - дерзкий вызов и юнги на него отзывается, поднимая голову и впечатывается взглядом в смутно знакомое лицо. этого еще не хватало. 'мин юнги, это ты?' - в ответ мин щурится, поднимается с треклятой лавочки, которая отзывается болью в пояснице и молчит, разглядывая незнакомое как ему казалось лицо. или знакомое? где-то под лопаткой звенит россыпь черно-белых клавиш и видя улыбку на пухлых губах, юнги словно переносится в светлую классную комнату, по которой блуждали нежные мелодии выводимые этими тонкими пальцами. тогда мину нравилось слушать игру этого парня и он сосредоточенно следил за ним, поглядывая заинтересованно со второго ряда зрителей; тогда юнги еще мнил себя гением, раскладывая по полочкам сложнейшие для восприятия произведения. 'чимин?'

все мы рано или поздно вспоминаем о своем прошлом. кто-то открывает фотоальбом воспоминаний, собираясь в кругу своих друзей; кто-то выплескивает их на истлевшей от сырости бумаге, в надежде, что эти записи когда-нибудь и кому-нибудь окажутся интересными; кто-то копается в своей голове, заметив отголоски прожитых чувств в мимолетном касании к незнакомцу в чреде прохожих на центральной улице. я же закрыла его на десятки замков, предпочитая запереть все, что связано со мной прошлой в темницу, сравнивая с банальным скелетом. у всех из нас есть скелеты, верно? у кого-то они смахивают на ребенка, а у кого-то на сгорбленную старуху. в моем же случае они были излишне, возможно, даже очень, похожи на мою семью.

мало кто из моих знакомых интересовался моим прошлым, да и рассказать-то по своей сути нечего: моя семья никогда звезд с неба не хватала, не обладала затаенными сокровищами убитых индейцев, не получала в наследство виллы на испанских берегах. она была обычной, среднестатистической по мнению большинства: отец — хирург с обширным стажем практики, мать — детский педиатр, имеющая неплохие отзывы на сайте клиники и трое детей, старший — итан, средняя — я и младшая — дебби. всю осознанную жизнь, вернее, сколько я себя помню, мы с братом и сестрой никогда не ладили. постоянно казалось, что я приемная, что это не мой дом и даже не мои родители, которые взирали на меня с толикой равнодушия и обреченности. если итан с детства пропадал на футбольном поле, дебби подражала родителям, делая операции на своих игрушках, то я пропадала у экрана телевизора, с восторгом наблюдая за грациозными движениями потрясающе красивых балерин, а после пыталась их повторить, постоянно падая и сбивая коленки о старый паркет.

мне одиннадцать, на улице беспощадно жарит июньское солнце, а в ладони заполненная анкета детским, немного корявым почерком: "эстер иванн бэйкер, 10 лет // рост: 4'5'' // вес: 56.2lb". рядом со мной бабушка, единственная, кто согласилась воплотить детскую мечту в реальность и привести меня в мое первое балетное училище. еще даже не видя лица оценочной комиссии я воображала себя примой, прыгая перед бабушкой в коридоре, обедая в простую хлопковую маечку и такие же трусики. вокруг были такие же дети, но уже чувствовался дух соперничества который преследует меня до сих пор, плотным шлейфом тошнотворной лести и жалкого предательства. но тогда это было чем-то неважным, у нас горели глаза и тряслись колени, когда называли очередные пять имен.

я хотела домой. не желала привыкать к распорядку, заведенному в хореографическом училище, не отпускала бабушку, когда она приезжала ко мне на уикэнд, неловко передавая сухие приветы от моих самых, казалось бы, близких людей. шутливо трепала меня за щеку и вздыхала, замечая излишнюю по ее мнению худобу и называла совенком ивви, за огромные глаза и чуть вздернутый нос. но и она со временем стала приезжать все реже, переходя на пару звонков в неделю и в какой-то момент я осознала простую истину: в моей жизни есть только я и никого больше. аромат бабушкиного парфюма со временем превратился в сказку, трепетные касания к щеке стали казаться призрачным сном, пуанты вновь и вновь оказывались насквозь пропитанными кровью и со временем я втянулась.

имя: эстер иванн бэйкер, 15 лет
рост: 5' 2''
вес: 86lb
класс: 5 (перевод)

идею перевестись в академию в наши умы вкладывали на протяжении последнего года в балетной школе. кто-то к ней отнесся скептически, кто-то после пяти лет слез, боли, пота и адских нагрузок сдался, а я вцепилась в нее подобно голодному котенку, не желая отпускать. шанс отправиться в путешествие, добиться большего, стать той, кем мне суждено и забыть о той маленькой эстер, которая закрывалась в своей комнате и повторяла перед зеркалом батманы, туры и прочие движения, названия которых я тогда не знала. так в свои неполные шестнадцать я оказалась на просмотре в амстердаме, и лишь только потом осознала, в какой ад попала, стремясь к большему.
шипя перебинтовывала ступни, наблюдая как тонкий бинт моментально пропитывается кровью; сцепляла зубы, приземляясь после прыжка на травмированную ногу и сохраняла невозмутимый вид; ненавидела себя, глядя на свое отражение и щипая за бока, которые казались необычайно жирными. учителя морально давили, постоянно срываясь на нас, нередко применяя физическую силу, порой до слез выкручивая запястья до нужного положения и ноги, параллельно называя тебя жирной кобылой, которая попала в академию по ошибке. и в какой-то момент я поверила в это: доводила себя до обмороков голодом, изнуряла физической нагрузкой, твердила себе, что я могу лучше и точнее, пока окружающие не начали замечать, как торчат мои ребра и как заострились скулы. я помню как ревела, пытаясь вырваться из цепких захватов преподавательниц, которые пытались накормить меня кашей, как пыталась вызвать рвотный рефлекс в женском туалете и как замазывала выступающие синяки под глазами тонной косметики. но я не помню тот момент, когда я пошла на поправку. он словно стерся из памяти. возможно, повлияла "терапия", а возможно в этом какую-то важную роль сыграл мой партнер по парным занятиям гас.

именно в академии я научилась бороться за свое будущее. жесткая конкуренция, требования преподавателей, долг и прошлый опыт — закаляли, заставляя преодолевать препятствия и обходить проблемы. я видела как рушатся жизни людей, я замечала как люди рушат их сами. как выгорает взгляд, когда человек действительно опустошается и это страшно. я слышала как кричат от боли, как по идеальному покрытию растекается багрово-черная кровь, а в скинутых пуантах поблескивают осколки стекла, изрезавшие ноги девушки, которой повезло чуть больше, до зияющих ран, достаточной глубины, чтобы нанести ощутимый вред, — и это моя фобия на сегодняшний день. в стенах академии я изучала разновидности классического балета разных стран, пока не наткнулась на запись "лебединого озера" в исполнении русской труппы и впервые почувствовала мурашки похожие на те, которые когда-то заставили меня желать заниматься балетом. в движениях примы чувствовалось что-то магическое, а мое тело внезапно оказалось каким-то нескладным и угловатым. именно тогда началась мое желание получить место в числе исполнителей мариинского театра.

с легкостью беря самые сложные па, цепляясь за напряженные плечи гаса, я глядела в свое будущее словно сквозь розовые очки: мы непременно останемся вместе, получим место в русском балетном театре, станем известными и со временем заведем семью. но едва за моей спиной захлопнулась дверь заветной академии, как эти очки сдернули, в одночасье возвращая меня в реальность: гас ушел; театр, в котором я собиралась работать первое время закрылся; а мариинка ушла на столь далекий план, насколько может быть в подобной ситуации. скиталась по знакомым из академии первое время, ночуя то там то здесь и не видела ничего радужного, пока на моем пути не повстречалась талия. та самая талия, на карьере которой в одночасье поставили крест, лишив девушку заветного будущего. мы не были друзьями, скорее относясь к разряду шапочно-знакомых, но она стала моей крестной, подарив работу в балетной труппе подающего надежды молодого театра, подсказала где можно снять недорогую квартиру и постоянно давала советы. талия стала для меня первым близким другом.
когда денег стало не хватать из-за низкой зарплаты, нашла подработку в виде тренировки малышей в местной школе искусств. никогда бы не подумала о том, что люблю детей, но эти малышки заставляли сердце каждый раз сжиматься, когда кто-то из них падал или начинал хныкать от изнеможения. мои маленькие будущие примы, на которых я тратила свою любовь, подсознательно понимая, что это просто желание того, что я хотела для самой себя.

вторым другом являлся майкл, ставший для меня чем-то вроде амстердамского супермена. наше знакомство было весьма комичным и до кончиков пальцев нелепым, но как не странно, оно переросло в соседство на лестничной площадке того самого дома, который помогла найти талия. несмотря на разницу в возрасте и на то время, которое мы знакомы, я уверена в том, что в случае чего, хаксли будет рядом. сколько раз он сдерживал меня? сколько раз выслушивал, давая почти братские советы? сколько раз он решал мои проблемы, в которые я ввязывалась из-за своей непостоянной натуры? он первый заметил изменения, когда остальные лишь говорили о том, что мне нужно отдохнуть.

если меня кто-то спросит о том, как я докатилась до такой жизни, то я лишь пожму плечами и продолжу подкрашивать чуть пухловатые губы красной помадой. вынужденная хоть как-то крутиться чтобы выжить цеплялась за всякую возможность добыть деньги, но кто бы мог подумать, что этим занятием окажется эскорт? богатые дяди готовы отвалить не меренные деньги за то, чтобы рядом с ними была настоящая красотка, а за секс с ней платили еще больше. в конце концов, я же не стояла на углу одного из публичных домов знаменитой улицы, которое уже приобрело нарицательное значение. для меня это лишь способ заработка, который я обязательно брошу, как только все в моей жизни наладится.

третим другом оказался парень майкла, берндт, которого впервые я увидела в день их переезда. он располагал к себе, вынуждая порой прикрывать от нашего разъяренного друга и я каждый раз говорила о том, что этот раз последний. но разве можно отказать этому взгляду?

эти трое сделали для меня слишком много, стали близкими людьми в одночасье. они — мой дэнверс и мой амстердам. они — моя семья.

вайолет модести бэрбоун // violet modesty barebone
 
sadie sink

› Дата рождения: 25.06.1979, 22 года › Деятельность: журналист издательского дома "обскурус" › Выпуск: гриффиндор'97 › Лояльность: волшебники/ семья/ уизли и ко › Чистота крови: полукровна

› Волшебная палочка: 9'2, волос из гривы единорога, ива, гибкая › Патронус: ястреб-тетеревятник (большой ястреб) › Имущество: кулон с гелиодором, сипуха обыкновенная, зачарованный блокнот, семейный дом бэрбоун, брошь в виде лисы, пропуск в издательство